Люди и скульптуры

В тихой Кочетовке, на столе, в доме- музее писателя фронтовика Виталия Закруткина, стоят две фигуры.

Одна – бюст Льва Толстого.

Вторая – Рыбак, дипломная работа скульптора Сергея Королькова. Автора горильефов на фасаде театра им. Горького. О несчастной судьбе скульптора написано много.

Бюст Толстого, военный корреспондент Закруткин забрал с собой из дома, когда оставлял Ростов вместе с нашими отступающими частями в июле 1942 г. Этот бюст вернулся на свое место в доме писателя в феврале 1943 г.

А некоторым временем раньше, Сергей Корольков отправился на запад, вместе с отступающими частями вермахта.

Такие судьбы.

Когда я увидел Рыбака, мне сразу показалось знакомым его лицо.

И я нашел его на известном на весь мир горельефе.

Тот же рыбак, но с душой изуродованной гражданской войной.

Бюст Толстого, как я уже сказал, пропутешествовал с фронтовым корреспондентом Виталием Закруткиным на Кавказ с отступившей армией и вернулся в Ростов. Он свидетель тех событий.

Ниже я приведу отрывок из Кавказских записок описывающий эти события. Отрывок яркий, позволяющий почувствовать то время. Тем более, художественных описаний оставления Ростова в 1942-м году почти нет.

«В ночь с 21 на 22 июля 1942 года, когда ростовский оборонительный обвод был прорван гитлеровскими войсками, я прискакал верхом в город и заглянул на прощание в свой обезлюдевший дом на улице Максима Горького. Войдя в квартиру, я зажег свечу и присел на покрытый толстым слоем пыли стул. Полуоглохший от кононады, уставший от сумашедший скачки по изуродованным дорогам, я посидел несколько минут с закрытыми глазами, потом подошел к своим книгам.

Стоя у полок, я поглаживал ладонью кожаные корешки переплетов. Когда побежал по руке растопившийся воск, я поднес свечу к книгам, чтобы поджечь их. Но это оказалось свыше моих сил. Рассеяно оглядываясь, я взял с писменого стола маленький бронзовый бюст Толстого, сунул его в вещевой мешок, погасил свечу и вышел.

Дон светился кровавым заревом. Горел Ростовский вокзал, горела огромная мельница, горели портовые пакгаузы. Между огненными бликами на воду робко ложились голубые отсветы чистого июльского неба. Я переправился через Дон, привязал коня и тут же в заречной роще прилег наземь.

Тягостные, мрачные звуки наплывали на меня со всех сторон: и с моря, от древнего Азова, и от горящих ростовских улиц, и справа, от Новочеркасска и станицы Аксайской, и казалось им не будет конца.

Однообразно и глухо урчали по степным дорогам тысячи грузовиков, скрипели колеса бесконечных обозов, тоскливо ржали кони, скрежетали гусеницы танков и тракторов, и сквозь этот монотонный шум с ближних и дальних речных переправ доносились невнятные крики злых, усталых людей.

Кричали возчики, шоферы, гуртоправы, саперы, регулировщики. Иногда на мгновение все замирало – и вдруг становилось тихо, так тихо, что ухо улавливало посвистывание коростелей и квакание лягушек за батайской дамбой. И тогда слышалось гудение вражеских самолетов, сначала еле уловимое, а потом все более отчетливое. В небе вспыхивали огненные клубы зенитных разрывов, с оглушительным ревом проносились черные пикировщики. От тяжкого и грозного гула рвущихся бомб содрагалась земля. Потом самолеты улетали. И снова урчали моторы, ржали кони и над донской степью повисал тысячный гомон.

Февраль 1943.

«Я прошел из конца в конец сквозь пылающий, озаренный пожарами город. Под ногами скрипела кирпичная россыпь горячих руин, скрежетало стекло. На улицы выходили первые жители, проносились машины, шли батальоны стрелков, мерно покачивая примкнутыми штыками.

Обходя дымные развалины, я добрался до своего дома.

Дом был цел. На его дверях блестела табличка:

«Фон Ридель, подполковник и командор»

Поддев тесаком медную табличку, я вырвал ее вместе с винтами и вошел в дом.

На меня пахнуло чужим запахом крепких духов и сигаретного дыма. В комнатах стояли незнакомые мне чужие вещи. Ни одной книги в доме не оказалось.

Я распахнул ставни, развязал вещевой мешок , достал бронзовый бюст и поставил его на подоконник.

За окном по заснеженной мостовой шли наши солдаты. Дойдя до Малого проспекта, они поворачивали направо, к западной части города.

Замотав проволокой дверь дома, я пошел догонять солдат.»