Несовершеннолетний узник

В 16 лет, в телячьем вагоне, под дулами автоматов, в рабство, в чужую страну. У вас хватит воображения представить этот ужас?

В мои руки попали воспоминания Клавдии Ивановны Сисюкиной, увезенной в Германию из родного Ростова-на-Дону, в 1942 г. Я много прочитал военных мемуаров в последнее время, и не любое из них я бы рискнул поместить на Меотиде и представить вниманию читателей. Эти, с позволения автора, решил поместить полностью, без купюр, сохранив стиль и обороты автора. 

По моей просьбе, Клавдия Ивановна сфотографировалась для публикации. 

Маленькая страничка войны. 

Воспоминания несовершеннолетнего узника, Сисюкиной (Мещеряковой) Клавдии Ивановны.
Детство, опаленное войной.

Волею судьбы, когда мне не исполнилось и 16 лет, я, в годы Великой Отечественной Войны 1941-1945 гг. оказалась в фашистской Германии, где в течении 3-х лет находилась  на принудительных работах и содержалась в лагере нацистов для несовершеннолетних узников и в гестаповской тюрьме «Сангофен», вывезенных насильно из оккупированного города Ростова-на-Дону.
Тяжело и больно вспоминать перенесенные мною и моими сверстниками страдания, которые выпали на нашу долю в те трагические годы моей жизни. Но мы выжили! Как известно, в июле 1942 года город Ростов-на-Дону был оккупирован гитлеровскими захватчиками, город лежал в руинах, почти все здания (школы и больницы) были взорваны и сожжены. Взрослые мужчины ушли на фронт, а оставшиеся беззащитные старики, женщины и дети стали для оккупантов объектом издевательств, насилия и убийств.

Поголовному уничтожению в городе были подвергнуты еврейские семьи, их сгоняли на специальные пункты, а затем расстреливали или душили газом в машинах-душегубках. Другая учесть — тяжелейших страданий ждала оставшихся в городе  живых малолетних ростовчан. Фашисты, опираясь на наших появившихся местных предателей (полицаев), перешедших на службу к фашистам и знающих поголовно все о местном населении, кто коммунист, кто депутат, кто военный... сформировали списки малолетних горожан, подлежащих отправке Германию в рабство. За неявку на сборный пункт грозила смерть. Первые эшелоны, набитые битком нашими подростками с фамилиями на буквы «А-Б-В и т.д.», в телячьих вагонах и закрытых замками под охраной автоматчиков, были отправлены из города Ростова-на-Дону, когда еще было тепло, а затем был отправлен самый последний эшелон с подростками с фамилиями на букву «Х-Ц-Ч и т.д.». График насильственной отправки зависел от наших предателей — квартального полицая.

Ненависть к фашистам и предателям, внутренний протест проявился в моем характере еще в городе Ростове-на-Дону, когда нас, малолетних детей 08.10.1942г., как скот угоняли в Германию. Так, накануне отправки малолетних с фамилиями на букву «М», с которой начиналась моя фамилия — Мещерякова, я не подчинилась требованию полицая, бывшего квартального по ул. Соревнования, 2-ой поселок Орджоникидзе (звали его Братченко Иван, осужденный после войны за измену Родины) о явке на «биржу труда» (на сборный пункт). Спасаясь от принудительного угона в рабство, я вместе с женщинами-беженцами накануне отправки на букву «М» ушла из города Ростова-на-Дону босая, пешком в село Мокрый Батай Аксайского района. Моя мать, оставшаяся с малым ребенком на руках (отец был на фронте) дала мне старые вещи и сказала поменять на хлеб. С разбитыми и опухшими от длительной ходьбы ногами мы ночевали несколько дней в каком-то сарае, бродяжничали, наступили осенние холода. После длительных скитаний, променяв свои вещи на хлеб, гонимая голодом и холодом, раздетая, простуженная, я возвратилась назад, домой, на свой 2-ой поселок Орджоникидзе. В это время была уже отправка в Германию на букву «Х и т.д.». мои сверстники с фамилиями на букву «М» были уже давно отправлены. При очередной проверке нашего дома, меня сразу же обнаружил полицай Братченко Иван, с угрозами осуществить расправу, приказал, чтобы 08.10.1942г. я была на товарной станции города Ростова-на-Дону, где будет отправка поезда с подростками на букву «Х» в Германию. «Дядя Ваня!» — умоляла я полицая, — «не отправляйте меня, я еще маленькая! Ничего, подрастешь в Германии!», — сказал полицай. И так, 08.1.1942г. я была отправлена.

Поместили нас в телячьи вагоны, в которых нас принудительно везли в Германию, ехали через Польшу, примерно недели две, питание состояло из одной банки семечек (которые называли фашисты — русским шоколадом) в сутки, морили голодом, туалета в телячьих вагонах не было и многие справляли нужду прямо в вагоне и выбрасывали в окошко. Однако, поезд изредка останавливался, как правило это было в поле и охрана выпускала из вагонов подростков, небольшими группами по нужде, а затем снова загоняли в вагоны и закрывали на замок. На одной из таких остановок из соседнего вагона выпустили ребят подростков. Один подросток-мальчик ушел далеко от вагона, а потом бросился бежать в поле. Полицай начал кричать «цурик — цурик» (назад), но мальчик не останавливался и продолжал бежать. Тогда полицай выстрелил в него очередью из автомат и убил подростка наповал. Все это происходило на наших глазах, т.к. мы смотрели из вагона в щели, а кто в окошко. Вскоре поезд тронулся в путь, а мальчик убитый остался лежать в поле. В нашем вагоне девчонки начали плакать. Мальчик погиб непокоренный, бесстрашный сверстник, которого угоняли насильно из города Ростова-на-Дону 08.10.1942г. в Германию.

По прибытию в Польшу, где находился фильтрационный сборный пункт, нам устроили дезинфекцию тела и вещей (раздев нас всех догола) с использованием специальных химических средств, обливали нас с головы до пят и смеялись над нами. Дезинфекцией тела занимались взрослые мужчины-поляки, которые били девочек по задницам (по голым) и говорили, — «хороша русская Маруська».
Обращение было дикое и унизительное. Из Польши нас привезли в концлагерь «Дахау», где мы были подвергнуты фильтрации, строгому медицинскому осмотру каждого и где разделили нас на группы. Я, попала в группу, которую отправили в г.Мюнхен. Привезли нас в г. Мюнхен поместили в большое помещение на 1-м этаже и кругом этого помещения изгородь, из под этой изгороди мы выглядывали, а немцы, проходя мимо останавливались, рассматривали нас малолетних пленников, что-то говорили между собой и смеялись. В этом здании мы находились с неделю т.к. был проведен повторный осмотр, приходили господа и дамы немцы и отбирали себе дом-работников, кого куда. Оставшихся 15-20 человек, которых никто не брал, в том числе и меня отправили на фабрику «Декель-Сименс» города Мюнхена, лагерь № 25.

Здесь были взрослые и малолетние из разных городов (Полтава, Смоленск, Мариуполь, Ростов-на-Дону). В этом лагере находилось много деревянных бараков, где нас содержали, здесь не было медицинского обслуживания, бани и других элементарных условий жизни. За большим и высоким забором, обнесенным колючей проволокой и охранной.
Качества неповиновения проявились у меня и в неволе, где я работала в две смены на фабрике «Декель-Сименс» в городе Мюнхене (немцы работали только в одну смену). Одели нас в платья из древесины и деревянные колодки, а пальто кто что взял с собой (из дома). Условия жизни и работы узников тяжело вспоминать. Фабрика «Декель-Сименс» это 3-х этажное (возможно 2-х этажное) здание. В подвальном помещении, где была раздевалка и душевая для немцев, нам —узникам была столовая. Кормили нас 1 раз в сутки, варили брюкву, шпинат и капусту в котле, в котором плавали черви, в редких случаях был картофель.
Каждому узнику на 7 дней выдавали батон 0,5 кг. черного хлеба, утром и вечером мы делили батон на неделю, но из-за сильного голода мы его съедали сразу за 1-2 дня, а потом надеялись на Бога. Завтрак был нам не положен и ужин не положен. На работе у меня часто ломалась иголка моего станка, на котором я сверлила отверстия в деталях, иногда я ее ломала умышленно. Мастер — «шестиголовый змей», — так мы его называли, то и дело менял мне иголку и настраивал станок, но иголка ломалась снова и снова. Мастер злился и часто избивал меня, так как нормы выработки я никогда не выполняла.

После очередных побоев я со слезами уходила в туалет и уклонялась от работы, сидела по 20-30 минут, пока мастер не выгонял меня криком или вытаскивал силой, схватив за шиворот, и давая пинки и подзатыльники. Были случаи, когда я, набрав изготовленные мною мелкие детали, тайно уносила и высыпала их в туалет, но я ни разу не попалась.
Вспоминаю, как лагерная администрация принуждала узников писать на Родину ложные письма о якобы хорошей нашей жизни в Германии, заставляли и позировать со счастливыми улыбками перед фотографом для публикации фотографий в их газете «Новая Правда».
Однажды нас согнали в клуб на концерт, который открыла молодая девушка, по ее виду это была калмычка, которой доверили подготовить концерт. Небольшая группа «артистов» запела на русском языке интернационал (Вставай проклятьем заклейменный.. .) В какой-то миг лагерная охрана не поняла содержание песни, но потом фашисты бросились на сцену, началась паника. Сцену закрыли, послышались выстрелы. Говорили, что застрелили девушку — калмычку.

Однажды, это было в конце 1942 года в городе Мюнхен нас, несовершеннолетних, обутых в деревянные колодки, и взрослых женщин привели под охраной в какое-то одноэтажное помещение, где на стенах были картины. Один военный в немецкой форме хорошо владеющий русским языком (не картавил) обратился к собравшимся и заявил, что он является представителем Власовской Русской освободительной армии и просит девушек и женщин подходить и записываться в эту «освободительную армию», чтобы служить санитарками, медсестрами. «Войн уже завершена! Советский Союз занят немецкими войсками! Скоро будет взята Москва и Советский Союз проиграл войну!» — убеждал нас представитель Власовской армии.
Особенно он агитировал украинских и русских девушек и женщин, что —«Вам будет хорошо, вы будете накормлены, одеты». Однако мы не поверили в эту пропаганду. Но поскольку все узники были изолированы полностью от внешнего мира и лишены всякой информации, возможно, кто-то и поверил. Нас построили и под конвоем повели обратно в лагерь.

По мере приближения наших войск к границе фашистской Германии режим содержания в лагере № 25, который был расположен на окраине леса, был ослаблен и нам разрешили выходить за ограду. Как-то, находясь за территорией лагеря, ко мне подошел парень, лет 30, по имени Леонид, житель Полтавы, и попросил постирать ему рубашку (видимо это была его проверка), на что я согласилась, заявив, что уменя нет мыла. После выполнения первого поручения, Леонид предложил мне поехать с ним в одно место. Он вручил мне какой-то пакет с документами, который я спрятала под кофточку, Леонид предупредил меня, чтобы я в пути не подходила к нему и шла на расстоянии вслед за ним. Мы сели в электричку, я стояла в тамбуре, скоро мы приехали в какой-то населенный пункт. Леонид зашел в помещение (напоминающую пивную), где сидели немцы, пили пиво (видимо это были антифашисты). Они начали оживленно кричать — «Леня! Леня!». Леонид забрал у меня пакет и предложил одному посетителю сопроводить меня обратно до г. Мюнхена. Вскоре на столбе возле лагеря, я увидела фотографию знакомого Леонида с объявление о его розыске и выплате 10 тысяч марок вознаграждения тому, кто укажет его место нахождения. Я поняла, какой опасности мы подвергали себя при доставке пакета
Больше Леонида я никогда не видела, но хотела бы знать о его дальнейшей судьбе.
Среди немцев были люди и доброй души, которые сочувствовали нашим страданиям и пытались их облегчить. Одним из таких остался в моей памяти немец в темном халате, лет 50 (имя его не знаю), который потерял на восточном фронте единственного сына и очень переживал. Ежедневно, утром он поднимал нас на работу и тихо, медленно произносил слова «Майне либен киндер, ауфштейн, ауфштейн» (Мои любимые дети, вставайте, вставайте). В его голосе звучала отцовская просьба подниматься. Подвергая себя опасности, он тайно приносил нам одежду 6/у и говорил — «Дойчланг капут» (Германии конец).

Примерно в июле или августе 1944 года, американские самолеты разбили г. Мюнхен и превратили его в руины, а наш деревянный лагерь был сожжен, фабрика разрушена. Мы чудом остались живы и не сгорели. Всех кто работал на фабрике «Декель-Сименс» отправили в село Бляйхи, там был видимо филиал фабрики. Поработав немного в с. Бляйхи, не выдержав издевательств мастера, я совершила первый побег с охраняемой зоны лагеря. Я на работу не вышла и уехала в г. Мюнхен. При выходе из трамвая в г. Мюнхена (видимо по внешности) меня задержал немец и привел в полицейский участок для проверки, затем меня привезли обратно в лагерь с. Бляйхи где начальник лагеря нанес мне несколько ударов култышкой ( у него не было пальцев) и посадил меня в карцер при лагере в с. Бляйхи (бетонный мешок) с маленьким окошком под потолком, где продержал меня без пищи 5 дней.
Однако, это наказание меня не сломило, наоборот, вызвало еще большую ненависть и я вновь с наивной надеждой готовлюсь к новому побегу, чтобы вырваться на свободу. Одна девушка по имени Анна из Полтавы, с которой я работа, не выдержав условий  содержания, повесилась на дереве и нам разрешили ее похоронить.

Нас использовали как материал: однажды в лагере г. Мюнхена построили группу малолетних узников, в которой находилась и я, и повели в какое-то здание, где уже находились подростки как мы. По З человека впускали в помещение, которые обратно не возвращались. Очередь находилась под охраной немцев. Примерно через 4-5 часов, когда впереди меня оставалось 5-7 человек, прием прекратился, и оставшихся повели обратно в лагерь, те, которых забрали из очереди, больше в лагерь не возвратились. Между узниками шел разговор, что с них забрали кровь.
Свои переживания и тоску по Родине в с. Бляйхи, я и узница Новикова Женя, вдвоем изложили в стихотворении, которое к счастью сохранилось:

Детство узника.
Завезли меня в края чужие,
И лишили матери родной,
Погубили детство дорогое,
Разлучили Родина с тобой.

Окружают нас большие горы,
А в лощине, узников барак,
Зверские здесь установлены порядки,
Все они для русских, для девчат.

Фабрика у нас большая,
И к тому же беспощадная она,
Целый день так силы отбирает,
Что к концу полуживая я.

На обед дадут нам три картошки,
Брюквой называется гарнир,
Сил у нас осталось так немножко,
До Победы выжить мы хотим!

В восемь вечера в бараки запирают,
Загоняют плеткой как овец,
А под утро рано поднимает,
На работу лагерный «Отец».
За ОST бьют и унижают,

За режим сажают в цементный мешок,
Лагерьфюрер всех рабов считает,
Беззащитным детям дали срок.
Где мой дом, где мамочка родная?
Где учеба, школьные года?
Далеко ты Родина родная,
О тебе мечтаю я всегда!

Германия, с. Бляйхи, 1944

В ноябре 1944 года вместе с подругой Соней в конце ночной смены, я совершила второй побег с целью уехать в г. Мюнхен. Мы добрались до вокзала города Именштат и попросили французов, чтобы купили нам билеты. Однако по неопытности, мы сели не на Мюнхенский поезд, а сели на другой, следующий в другую сторону, где вскоре опять были задержаны и доставлены в полицию, а затем доставлены обратно в лагерь с. Бляйхи. Вначале меня избили, а потом человек в гражданском, оформив какой-то документ и не объясняя сроков наказания, отвел меня в г. Сайтгофен в гестаповскую тюрьму, где меня посадили в одиночную камеру. Так закончилась моя «трудовая деятельность» на фабрике «Декель-Сименс».
С 05 декабря 1944 года я оказалась на содержании тюремного режима в заключении, где голодная, завшивленная и немытая просидела почти все время в темноте, в одиночной камере 6 месяцев. В последний день заточения (это было в конец апреля 1945 года, дату я не помню), я услышала крики людей в коридорах тюрьмы —«Выходите! Выходите! Мы свободны! Мы свободны!». Все двери камер узников были кем-то открыты, истощенные, измученные голодом, но оставшиеся в живых выходили и плакали от радости и не верили, что мы на свободе. Выйдя из гестаповской тюрьмы, я возвратилась обратно в свой лагерь с. Бляйхи это было 1мая 45 года. Там кругом были уже американские, французские и английские войска.
Фабрика «Декель-Сименс» уже не работала, а начальство разбежалось, но одного задержали. Я вошла в помещение, куда шли узники, и увидела, как на табуретке стоял один немец со связанными руками, на шею ему повесили венок из веток и бурьян , и ленту из почтовых марок с портретом Гитлера. Стоявшие специально в очереди в полосатой форме, освобожденные узники, проходили мимо фашиста и каждый, у кого были силы, старался его ударить рукой, веткой, в лицо.

Здесь американские врачи провели осмотр моего состояния здоровья, они остригли мне волосы на голове, на которой находились колонии вшей, все мое тело, которое находилось в ранах, смазали какой-то черной мазью, завернули в простынь, в которой я находилась несколько дней пока проходила курс лечения и дали мне какое-то лекарство выпить. За что я благодарна американским медикам. Следы ран полученных в гестаповских застенках сохранились на моем теле до настоящего времени.
Измученным голодом узникам американцы начали выдавать небольшие пакеты с продуктами, которые выдавались американским солдатам. В пакете находились печенье, 2 банки мясных консервов, шоколад, папиросы, жвачка, бумажные салфетки и другое... Увидев впервые жвачку мы не знали, что с ней делать, что некоторые от голода ее сразу глотами, а другие выбрасывали, так как боялись отравиться. А потом разъяснили, что жвачку надо было жевать, а потом выбросить.

После объявления окончания войны, те, кто сотрудничал с нацистами, под разным предлогом, пытались скрыть свое прошлое. В памяти сохранился такой эпизод: это было в конце мая 1945г. В Американской зоне в с. Бляйхи, в которой был ранее лагерь для содержания узников, откуда нас освободили американцы. Вместе с группой освобожденных женщин, я находилась на улице возле какой-то столовой или это была кухня, где мы чистили картофель. К нам подошел неизвестно откуда появившийся солдат в немецкой форме, который умоляющим, просящим голосом обратился к нам на русском языке — «Женщины! Помогите мне! Спасите меня! Дайте мне хоть какую-нибудь одежду переодеться или спрячьте меня!». — «Ты откуда?» — Спрашивали у него женщины, которые были старше меня. Он ответил «Я с Украины! Помогите, спасите меня!». Русские женщины нашли солдату рабочую, грязную гражданскую одежду. Он быстро переоделся, поблагодарил со слезами на глазах и исчез. Кем был этот солдат и как он оказался в зоне уже занятой американскими войсками, я не знаю.

Собрав всех узников, американский представитель заявил — «Если вы вернетесь на Родину, то Вас будут судить как предателей. Ваша 2-ая Родина это Америка!» — и предложил садиться на прибывшие американские автобусы, чтобы отправить нас в США. Увидев, что много узников садятся в автобусы, я тоже села в один из американских автобусов. Автобусы стояли долго. В это время в американскую зону на сборный пункт прибыли наши автобусы из Советской зоны.
Прибывший представитель из Советской зоны офицер Советской армии, обратился к узникам, в том числе к тем, кто уже находился в американских автобусах, чтобы мы садились в Советские автобусы и возвращались на Родину. Часть узников, в числе которых была и я, выбежали из американских автобусов, и пересели в наши, Советские автобусы, поразмыслив, некоторые вернулись назад в американские автобусы.
Освобожденные и замученные узники в растерянности плакали, начали метаться от одного автобуса к другому, не зная, куда им ехать. Однако, большая часть колеблющихся пересела в Советские автобусы. Сильное воздействие на узников и на меня, оказало выступление высокого молодого офицера Советской Армии, который с машины, обращаясь к нам, и кричал — «Я прошу Вас садиться в наши автобусы! Возвращайтесь домой! Вас ждет Родина! Вас ждут родители! Вас ждут малые братья, сестры! Война закончилась! Мы победили!».

Нас привезли на Советскую зону на фильтрационный пункт, где после проверки меня и еще 4-х девушек отобрали для работы в войсковой части 75379 (База полевого Военторга) и приняли на должность ученицы счетовода. Вот так, моя трудовая деятельность, с 1-ого номера, в трудовой книжки записано: «База полевого Военторга № 75379 в/часть».
Здесь я вышла замуж, а через год по семейным обстоятельствам была уволена и прибыла в город Ростов-на-Дону. Родила и воспитала 4-х детей, имею 10 внуков, являюсь Ветераном труда.
За участие в антифашистском сопротивлении непокоренных узников фашизма, Решением Совета Российского Союза бывших несовершеннолетних узников фашистских концлагерей, я награждена памятной медалью «за Верность Родине».
Сердечно поздравляю героический народ России и стран ближнего зарубежья с днем Великой Победы над фашизмом! Желаю дожившим до наших дней Ветеранам войны, бывшим узникам фашистских концлагерей, гестаповских тюрем и труженикам тыла: здоровья, силы духа, терпения, внимания и заботы Ваших близких и государства.
Прошу молодое поколение России и города Ростова-на-Дону помнить, что наши ветераны не только победили фашизм, но и вновь отстроили город, жилье, дороги, совершили великие открытия, которыми Вы сегодня пользуетесь.

Берегите Россию и приумножайте славу и трудовые достижения  ветеранов! Да хранит Вас Бог! Сейчас мне 84 года. Веду здоровый образ жизни и держу себя в форме. Регулярно делаю индивидуальные физические упражнения, преодолела лень, которые помогли мне укрепить здоровье и обрести уверенность в себе. Питаюсь два раза в день, в еде я неприхотлива. Много двигаюсь, хожу. К врачам обращаюсь очень редко. Лечусь народными средствами.
Несовершеннолетний узник фашизма, Сисюкина (Мещерякова)