Гундоровская гвардейская

Станица Гундоровская и ее история в круг моих ближайших интересов не входила. Но в очередной раз перелистывая "Тихий Дон", а делать это советую всем, вдруг обнаружил, что автор романа,  всегда очень сдержанно и скупо использующий названия населенных пунктов, не держит это правило в отношении Гундоровской. 
Одного из ярких, пусть и второстепенных героев романа - Ефима Изварина, автор романа поселяет в Гундоровской. Вот как звонко он описывает его: 
"Ефим Изварин был сыном зажиточного казака Гундоровской станицы, образование получил в Новочеркасском юнкерском училище, по окончании его отправился на фронт в 10-й Донской казачий полк, прослужил в нем около года, получил, как он говаривал, «офицерский Георгий на грудь и четырнадцать осколков ручной гранаты во все подобающие и неподобающие места» и попал для завершения недолгой своей служебной карьеры во 2-й запасной.
Человек недюжинных способностей, несомненно одаренный, образованный значительно выше той нормы, которой обычно не перерастало казачье офицерство, Изварин был заядлым казаком-автономистом. Февральская революция встряхнула его, дала возможность развернуться, и он, связавшись с казачьими кругами самостийного толка, умело повел агитацию за полную автономию Области войска Донского, за установление того порядка правления, который существовал на Дону еще до порабощения казачества самодержавием. Он превосходно знал историю, носил горячую голову, умом был ясен и трезв; покоряюще красиво рисовал будущую привольную жизнь на родимом Дону — когда править будет державный Круг, когда не будет в пределах области ни одного русака и казачество, имея на своих правительственных границах пограничные посты, будет как с равными, не ломая шапок, говорить с Украиной и Великороссией и вести с ними торговлю и мену. Кружил Изварин головы простодушным казакам и малообразованному офицерству. Под его влияние подпал и Григорий. Вначале происходили у них горячие споры, но полуграмотный Григорий был безоружен по сравнению со своим противником, и Изварин легко разбивал его в словесных боях. Спорили обычно где-либо в углу казармы, причем сочувствие слушателей клонилось всегда на сторону Изварина. Он импонировал казакам своими рассуждениями, вычерчивая картину будущей независимой жизни, — трогал наиболее сокровенное, лелеемое большей частью зажиточного низового казачества.
— Как же мы без России будем жить, ежели у нас, окромя пшеницы, ничего нету? — спрашивал Григорий.
Изварин терпеливо разъяснял:
— Я не мыслю самостоятельного и обособленного существования одной Донской области. На основах федерации, то есть объединения, мы будем жить совместно с Кубанью, Тереком и горцами Кавказа. Кавказ богат минералами, там мы найдем все.
— А каменный уголь?"

Не случайно такой колоритный герой романа  со своей философией - уроженец Гундоровской.
Части, сформированные из гундоровцев, то там, то тут оказываются на самых ответственных участках фронта: 
"8-я и 9-я красные армии, не смогшие до начала весеннего паводка сломить сопротивление частей Донской армии и продвинуться за Донец, все еще пытались на отдельных участках переходить в наступление. Попытки эти в большинстве оканчивались неудачей. Инициатива переходила в руки донского командования.
К середине мая на Южном фронте все еще не было заметных перемен. Но вскоре они должны были произойти. По плану, разработанному еще бывшим командующим Донской армией генералом Денисовым и его начштаба генералом Поляковым, в районе станиц Каменской и Усть-Белокалитвенской заканчивалось сосредоточение частей так называемой ударной группы. На этот участок фронта были стянуты лучшие силы из обученных кадров молодой армии, испытанные низовские полки: Гундоровский, Георгиевский и другие. По грубому подсчету, силы этой ударной группы состояли из шестнадцати тысяч штыков и сабель при двадцати четырех орудиях и ста пятидесяти пулеметахю."

В некоторых эпизодах романа  автор приписывает гундоровцам просто какие-то мистические свойства:
"Полк, выгрузившись, примкнул к митингу. Отборно рослые, вылощенные гундоровцы, наполовину составлявшие кадры полка, смешались с казаками других полков. В настроении их сейчас же произошел резкий перелом. На приказ командира полка о выполнении распоряжения Каледина казаки ответили отказом. Среди них началось брожение, как следствие усиленной агитации, которую развернули сторонники большевиков."
Оцените оборот: "Отборно рослые, вылощенные..." 

Следующий отрывок я бы выучил, будь я уроженцем этой станицы:
"Враждебность, незримой бороздой разделившая офицеров и казаков еще в дни империалистической войны, к осени 1918 года приняла размеры неслыханные. В конце 1917 года, когда казачьи части медленно стекались на Дон, случаи убийств и выдачи офицеров были редки, зато год спустя они стали явлением почти обычным. Офицеров заставляли во время наступления, по примеру красных командиров, идти впереди цепей — и без шума, тихонько постреливали им в спины. Только в таких частях, как Гундоровский георгиевский полк, спайка была крепка, но в Донской армии их было немного."

Получается, что гундоровцы  какая-то неофициальная казачья гвардия. Следующий эпизод романа:
"Положение на Северном фронте стало чревато такими осложнениями, что Краснов решил сам выехать в Каргинскую, чтобы оттуда непосредственно направить «карающую десницу» против Фомина и, главное, поднять дух деморализованных казаков. С этой целью он и пригласил союзников в поездку по фронту.
В слободе Бутурлиновке был устроен смотр только что вышедшему из боя Гундоровскому георгиевскому полку. Краснов после смотра стал около полкового штандарта. Поворачиваясь корпусом вправо, зычно крикнул:
— Кто служил под моей командой в Десятом полку — шаг вперед!
Почти половина гундоровцев вышла перед строй. Краснов снял папаху, крест-накрест поцеловал ближнего к нему немолодого, но молодецкого вахмистра. Вахмистр рукавом шинели вытер подстриженные усы, обмер, растерянно вытаращил глаза. Краснов перецеловался со всеми полчанинами. Союзники были поражены, недоуменно перешептывались. Но удивление сменили улыбки и сдержанное одобрение, когда Краснов, подойдя к ним, пояснил:
— Это те герои, с которыми я бил немцев под Незвиской, австрийцев у Белжеца и Комарова и помогал нашей общей победе над врагом."

И даже в эмоционально-напряженных, личностных эпизодах романа, где, казалось, можно было обойтись без ссылок на географию, опять:
"— По Чиру бой идет, — определил Пантелей Прокофьевич.
На вечерней заре и Петро и Григорий не раз выходили на баз. Слышно было по Дону, как где-то, не ближе Усть-Хоперской, глухо гудели орудия и совсем тихо (нужно было припадать ухом к промерзлой земле) выстрачивали пулеметы.
— Неплохо и там осланивают! Генерал Гусельщиков там с гундоровцами, — говорил Петро, обметая снег с колен и папахи, и уж совершенно не к разговору добавил: — Коней заберут у нас. Твой конь, Григорий, из себя видный, видит бог — возьмут!
Но старик догадался раньше их. На ночь повел Григорий обоих строевых поить, вывел из дверей, увидел: кони улегают на передние. Провел своего — хромает вовсю; то же и с Петровым. Позвал брата:"

Еду в Гундоровскую. А точнее, в выросший рядом с ней город Донецк.  В маленькой станичной библиотеке с музейной комнатой я был. А в Донецком краеведческом  надеюсь найти разгадку гундоровской тайны.
Место на берегу Северского Донца - вдохновенное.

А посетителей музея встречает казачка с хлебом-солью.

И мне начинает казаться, что я понял в чем секрет станицы. Основа экспозиции - инструменты и орудия сельского труда.

Сразу оговорюсь, здесь нет, например, такой работающей, как часы, самопрялки, как в Белой Калитве, нет почти нового ткацкого станка, как а Маргаритовке и т.д. и т.п. Но! Это эпизоды. Зато в Донецком музее собрано почти целиком действующее хуторское хозяйство.
С бесконечно обаятельной хозяйкой музея  мы устроили тест-демонстрацию казачьих орудий труда. Такой заточной станок, раньше стоявший на каждом базу под навесом, есть только в музее в Еланской, но там он не действует, а на гундоровском мы заточили ножницы для стрижки овец.

И будь у нас зерно, сварили бы кашу.

И молотить смогли бы.

Я не удержался и подержался за чапиги. 

Ткацкий станок, который был тоже почти в каждом хозяйстве и обеспечивал уют куреней такими дорожками

скажу честно, не в идеальном состоянии.

Но тем интереснее разглядывать его потрудившиеся детали.

Храповики

Брусья

Опять храповики. Исчезнувшая, чудесная культура.

Чем могла прославить себя обычная станица? Наверное, работали здесь немного больше, чем в других местах.

И жили красиво.

В музее много интересного, с любовью собранного и выставленного.

Я перечислением и описанием заниматься не буду, сами поедите и посмотрите.

Но, надеюсь, смогу передать вам дух музея.

Самопрялки - моя слабость.

Комод, этажерка, зеркало, стол, ходики и фикус. И как уютно. А мы с ума сходим, что еще в свои жилища притащить.

Воссозданы и поздние эпохи.

У кого такого не было?

Славу городу Донецку снискали два предприятия: экскаваторный завод, увы, почивший.

И Донецкая трикотажная фабрика, всем на радость работающая.

Среди продукции экскаваторного  с удовольствием увидел любимую с детства выбивалку для ковров и рассадницу (именно так) для лука, которая и сейчас появляется у меня на подоконнике.

А у витрины с этим предметом, выпущенном когда-то давно на трикотажной фабрике, стоял долго и взволнованно. 

Теперь о грустном. Угольная промышленность в регионе исчезла. Эти экспонаты, уже история.

Хорошо, что не стала историей неповторимая природа Северского Донца

Есть в музее и зал военной истории. Он впечатлил особо. Постараюсь подготовить отдельный рассказ о его героях.